Если вы считаете сайт интересным, можете отблагодарить автора за его создание и поддержку на протяжении 18 лет.

«ВЕРНЫЙ СОЛДАТ ПАНЧО ВИЛЬИ»
(Un dorado de Pancho Villa)

Это очень красивый фильм. Красивый от начала до конца. Там солнце садится за зубцы гор где-то на горизонте, вороной конь, прежде чем остановиться, сгоряча кружится на месте, фанфаристы в пустом каменном сарае трубят, а рев фанфар повторяет эхо. Сначала эта красота ошеломляет, потом мы привыкаем к ней. Она уже не гипнотизирует нас…
На Московском международном кинофестивале картина номинировалась на Гран-при.
Из журнала «Советский экран». Знаменитый предводитель армии мексиканских повстанцев генерал Панчо Вилья решает прекратить борьбу. Он прощается с друзьями, с самыми верными своими бойцами. Где-то вдали их строй, а в метрах ста от него одинокий всадник-генерал Вилья-держит слово. Кадр красив. И боец, захотевший крикнуть в ответ: «Спасибо за все, генерал!»-эффектно взметая пыль, пересекает верхом широкое поле. Фильм поставил известнейший мексиканский кинорежиссер Эмилио Фернандес. В его фильмах герой, отважный и совершенный, выходит на борьбу и побеждает или же умирает, потрясая окружающих своей гибелью. Благородный герой был как бы представителем самих Добра и Справедливости, отрицательные персонажи были самим Злом. Середины не было. О примирении не могло быть и речи. За спиной благородного героя стоял народ, который в критический момент выступал на его стороне. В красоте этой борьбы зримо и очевидно проявлялась ее истинность, ее правота. Каждый жест героя был прекрасен, ибо прекрасна была его цель. Как в античной поэтике, красота была моральна, а мораль-прекрасна. Чтобы просто, без хитростей разделить людей на добрых и злых, на героев и негодяев, надо обладать искренней и поэтичной наивностью народной сказки. Ею обладал некогда и кинематограф Фернандеса. Отголоски ее чувствуются и в этом фильме, например, в поэтическом образе Марии Долорес-верной подруги героя. Но в целом в этой картине мы уже видим художественный стиль, исчерпавший свои возможности. Так появляется принцип: если не правда, пусть хотя бы красота. Несправедливо арестованного Аурелио Переса выводят из тюрьмы-это обставляется как торжественный парад. Часовой в лагере партизан картинно стоит на вершине скалы, хотя куда разумнее было бы не обнаруживать себя столь откровенно. В картине Фернандеса преобладают самые общие и самые крупные планы. Общие планы, чтобы показать изумительные пейзажи, крупные портреты, чтобы передать зрителю чистые эмоции. Средние планы, где человек вступает в гораздо более сложные многообразные контакты с окружающим миром, режиссер обходит. Ведь эти вторжения действительности могут разрушить всю конструкцию фильма. Режиссер уже не уверен, что увлечет зрителя историей, как таковой, с ее страстями, с ее конфликтом, с ее исходом. Он уже поглядывает на своих героев со стороны. Когда в фильме деревню разделяет вражда сторонников различных партий, то режиссер то и дело врезает в эти эпизоды кадр дерущихся петухов. Есть что-то очень печальное, щемящее в том, что сам Эмилио Фернандес, уже немолодой и грузный, появился в этом фильме перед объективом, чтобы сыграть главную роль. Как будто он хотел защитить свое детище, придать ему большую достоверность этим своим участием. И точно так же, как бы желая найти опоры понадежнее, Фернандес почти буквально повторяет лучшие, самые удачные кадры и эпизоды своих прежних фильмов. Снова смотрит с холма Аурелио на родное селение и снова входит в пустую, обветшавшую хижину, которую покинул много лет назад. Так было в «Мексиканской девушке». Сейчас это лишь копия прекрасного подлинника.
Из журнала «Искусство кино». Газетный лист во всю ширь экрана. И земля во всю ширь экрана, словно бы тоже разделенная на столбцы уходящими к горизонту бороздами пахоты. Документальное и вечное. Так заявлена двойная природа фильма-фильма из времен мексиканской революции, ставшей национальным эпосом. На вспаханной земле, снятой с высокой точки так, что она видится огромной, очень далеко от нас стоит конный строй. Пройдет несколько минут, оттрубят кавалерийские рожки, и строй рассыплется, всадники разъедутся. Еще опоясанные легендарными патронташами, они уже не солдаты, а крестьяне. Армия эпоса распущена. Дальше должны начаться отдельные судьбы. Фильм «Верный солдат Панчо Вильи»-фильм в традициях. В традиции раз и навсегда поставленного операторского зрения, когда первопланная деталь-ствол ружья над плечом, дышащий бок коня и сапог со звездчатой шпорой, колючая свеча огромного кактуса-рисуется тем резче и крупней, чем глубже и пустынней уходящее вдаль пространство кадра, в самой глубине которого чуть видны люди и горы. В традиции медлительно сказового представления персонажей. В традиции нежданных сломов этой важной медлительности, когда веско молчаливые, суровые люди, долго стоявшие на коленях у могил, плавно шедшие с вмятинами по воду, неспешно, по-крестьянски ломавшие свою лепешку, вдруг взрываются в буре действия, разражаются выстрелами и проклятиями. Весь вопрос только в том, что стоит за этой традиционностью-подлинность ли пейзажа и народного характера, семейная ли память народа, когда в каждом втором доме, наверное, хранят старые фотографии всадников, пыльных и великолепных, а на чердаке, если не в красном углу, целы эти самые шпоры и эти самые ружья-или она, эта традиционность, означает просто излет киностиля, пристройку к тому, что сам уже много раз делал и что другие делали вслед тебе. В подобном случае суровость и народность, как правило, оборачиваются штампом народности, штампом национального темперамента, тяжеловесного и взрывчатого. Картина близится к концу. Было два выстрела, раздавшихся почти одновременно-это стреляла в мужа Амалия, которую хозяин здешних мест обманом взял за себя, уверив в гибели жениха, повстанца Аурелио. Как быть с клятвой верности ему, если вот он, живой, а она связана браком с его врагом? Смертельно раненный, муж успевает застрелить Амалию. И было так, что Аурелио обвинили в убийстве из мести их двоих. И было так, что на плоскогорье солдат, сопровождавших арестованного, настигли пули: Мария, вдова другого бойца Панчо Вильи, в алом платье появляется над скалами, чтобы принять благодарность и любовь своего нынешнего избранника. И была брачная церемония в высокой сельской церкви, и тотчас вслед за ней-погоня, и гибель, и клятва новобрачной-вдовы над телом расстрелянного мужа. Беда картины в том, что она стесняется быть приключенческой и не имеет сил стать эпической. Приключенческому, довольно динамичному и трогательному сюжету, ради которого, скажем, в сцене погони с промежутками подклеиваются дубли действительно отчаянных по спортивной технике прыжков всадников через каменные препятствия, нечего делать со всей этой наперед заявленной монументальностью, со всем этим не многословием, более показным, чем любое красноречие. Высокий вход в картину, его первые интродукционные кадры земли и документа оказались декоративной аркой-входом от другого дома.